Тихий американец - Страница 52

К оглавлению

Он ответил не очень уверенно:

– Сегодня должен был состояться парад…

– И вы хотели ухлопать парочку полковников? Но парад был вчера отменен.

– Я этого не знал.

– Не знал! – Я толкнул его в лужу крови, где только что лежали носилки.

– Надо было справиться!

– Меня не было в городе, – сказал он, не сводя глаз со своих ботинок. – Они должны были все это отложить!

– И не потешиться? Думаете, генерал Тхе отказался бы от своей диверсии? Она куда выигрышнее парада! Женщины и дети – вот это сенсация! Кому интересны солдаты, когда все равно идет война? О том, что произошло, будет кричать вся мировая пресса. Вы создали генералу Тхе имя, Пайл. Поглядите, вон ваша «третья сила» и «национальная демократия» – они у вас на правом ботинке! Ступайте домой, к Фуонг, и расскажите о вашем подвиге, – у нее теперь стало меньше соотечественников, о которых надо горевать.

Мимо нас вприпрыжку пробежал низенький толстый священник, неся что-то на блюде, прикрытом салфеткой. Пайл долго молчал, да и мне больше нечего было сказать. Я и так сказал слишком много. Он был бледен и близок к обмороку, а я подумал: «Зачем я все это говорю? Ведь он же дурачок и дурачком останется. Разве можно в чем-нибудь винить дурачков?. Они всегда безгрешны. Остается либо держать их в узде, либо уничтожать. Глупость – это ведь род безумия».

– Тхе бы этого не сделал, – сказал Пайл. – Я уверен, что он бы этого не сделал. Кто-то его обманул. Коммунисты…

Он был покрыт непроницаемой броней благих намерений и невежества. Я так и оставил его на площади и пошел вверх по улице Катина, в ту сторону, где ее перегораживал безобразный розовый собор. Туда уже устремлялись толпы людей; им, видно, хотелось утешиться, помолившись мертвым о своих мертвецах.

В отличие от них мне было за что вознести благодарность богу: разве Фуонг не была жива? Разве Фуонг не «предупредили»? Но перед глазами у меня было изуродованное туловище в сквере, ребенок на коленях у матери. Их не предупредили, они не стоили того. А если бы парад состоялся, разве они все равно не пришли бы сюда из любопытства, чтобы поглазеть на солдат, послушать речи, бросить цветы? Стокилограммовая бомба не разбирает. Сколько мертвых полковников стоят смерти одного ребенка или рикши, когда вы создаете национально-демократический фронт?

Я остановил моторикшу и попросил свезти меня на набережную Митхо.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

1

Мне нужно было вечером избавиться от Фуонг; я дал ей денег, и они с сестрой пошли в кино. Я поужинал с Домингесом и, вернувшись, стал ждать Виго; он пришел ровно в десять. Виго извинился, что не может ничего пить: он очень устал и, если выпьет, то сразу же захочет спать. День для него сегодня выдался очень утомительный.

– Убийства? Несчастные случаи?

– Нет. Мелкие кражи. И несколько самоубийств. Здешние люди азартны, а проиграв все, что у них есть, кончают самоубийством. Знай я, сколько времени мне придется торчать в моргах, ни за что бы не стал полицейским. Терпеть не могу запах нашатыря. Не выпить ли все-таки пива?

– Увы! У меня нет холодильника.

– Не то что в морге. Тогда капельку английского виски.

Я вспомнил ту ночь, когда мы спустились с ним в морг и нам выкатили из холодильника труп Пайла, как поднос с кубиками льда.

– Значит, вы не едете в Англию? – спросил он.

– А вы наводили справки?

– Да.

Я протянул ему стакан виски твердой рукой, чтобы он видел, как крепки мои нервы.

– Виго, объясните, почему вы подозреваете, что я замешан в убийстве Пайла? Разве у меня были мотивы? Вы думаете, я хотел вернуть Фуонг? Или мстил за то, что ее потерял?

– Нет. Я не так глуп. Люди не берут на память книг у своих врагов. Вон она у вас на полке. «Миссия Запада». Кто такой Йорк Гардинг?

– Это тот, кого вы ищете, Виго. Он убил Пайла: с дальнего прицела.

– Не понимаю.

– Он газетчик высшего ранга, – их называют дипломатическими обозревателями. Выдумав теорию, он насильно подгоняет под нее факты. Пайл приехал сюда, обуреваемый идеями Йорка Гардинга. Тот как-то раз забрел сюда на недельку, по пути из Бангкока в Токио. Пайл сделал ошибку, претворив его идею на практике. Гардинг писал о «третьей силе». Пайл нашел эту силу: мелкого, дрянного бандита с двумя тысячами солдат и парочкой ручных тигров. Он вмешался не в свое дело.

– А с вами этого никогда не случается?

– Стараюсь, чтобы не случалось.

– Но вам это не удается, Фаулер.

Почему-то я вспомнил капитана Труэна и ту ночь в хайфонской курильне опиума, – с тех пор, казалось, прошли целые годы, как он тогда сказал? «Стоит поддаться чувству, и все мы рано или поздно становимся на чью-нибудь сторону».

– Из вас, Виго, вышел бы хороший священник. В вас что-то есть: перед вами легко исповедоваться, если человеку надо в чем-то сознаться.

– Меня никогда не влекла роль исповедника.

– Но вы все-таки выслушивали признания?

– Время от времени.

– Потому, вероятно, что ваша профессия, как и профессия священника, приучала вас не ужасаться, а сочувствовать. «Господин Шпик, я должен рассказать вам откровенно, почему я вышиб мозги у этой старой дамы». «Конечно, Гюстав, не смущайся и выкладывай все начистоту».

– У вас иронический склад ума. Почему вы не пьете, Фаулер?

– Разве преступнику не опасно пить с полицейским чином?

– Я не говорю, что вы преступник.

– А вдруг алкоголь пробудит во мне желание покаяться? Ведь в вашей профессии не принято соблюдать тайну исповеди?

– Но человеку, который кается, тайна совсем ни к чему, даже когда он открывает душу священнику. У него другие побуждения.